В 2007 году в общенациональной российской прессе появилось 428 статей о гламуре, а в интернете даже больше тысячи. Это побудило российских журналистов объявить гламур «словом года». Казалось, гламур царил повсюду: в ток-шоу, на страницах глянцевых журналов, на открытиях выставок. Да и сам Владимир Путин во время президентской кампании 2008 года однозначно сделал ставку на гламур. Поэтому российский культурный критик Ольга Месропова назвала гламур «доминантным эстетическим модусом» постсоветского общества.
Однако гламур нельзя считать явлением, усиливающим свои позиции исключительно в постсоветском обществе. Не позднее 80-х годов также и в западном неолиберально-капиталистическом обществе гламур, ограниченный прежде рамками киноиндустрии, получает все большее распространение – и в средствах массовой информации, и во всей культурной жизни. К примеру, говорят про глэм-рок, имея в виду выступления таких музыкантов как Дэвид Боуи или Игги Поп. Гламур все больше проникает и в западное искусство. Гламурным считался Энди Уорхол, равно как и те, кого он портретировал. Можно вспомнить также о выставочных залах с рядами сумок из дорогих магазинов — проект Сильви Флери или о некоторых фильмах итальянского художника Франческо Веццоли. Неудивительно, что в 2004 году Цюрихский музей современного искусства Мигрос устроил выставку «The Future Has a Silver Lining: Genealogies of Glamour», где исследовалось взаимоотношение современного искусства и гламура. А надо учесть, что для классического модерна, в особенности для критической теории, гламур был олицетворением неправильной жизни, а то и табу, хотя еще сюрреализм ориентировался на гламур, не говоря уже о том, что поп-арт 60-х годов осознанно использовал гламур как художественную стратегию.
Но что же такое гламур? Это неоднозначное и весьма амбивалентное понятие, что коренится уже в этимологии слова «гламур». Оно происходит от шотландского «grammar», означавшего в Средние века правила католической схоластики, но переосмысленное затем протестантскими пропагандистами как обозначение для злой магии и колдовства и получившее таким образом негативный смысл. А что такое магия? Магия хочет околдовать, создавая для этого соблазнительные эффекты, превосходящие природу. Одновременно она надеется, что благодаря колдовству, которое воплощается в ритуальных действиях и при помощи соблазнения, она сможет контролировать природу, а вместе с ней и человека. Таким образом магия связана со властью, — но в то же время, поскольку магия должна быть изобретательной, она оказывается чрезвычайно творческой и экспериментальной и может даже побуждать к эмансипации. Говоря о гламуре, надо не упускать из виду эту амбивалентность: с одной стороны, притязание на власть, рассчитывающее на согласие и даже подчинение, а с другой — возможность эмансипации.
Это помогает понять, почему гламур захватил сегодня постсоветское российское общество гораздо сильнее чем любое другое. В результате крушения советской идеологии, являвшейся на деле эрзац-религией с ярко выраженным магическим воздействием, возникли пустота и неустойчивость, которые обрекают крайне смятенного человека на дилемму: спешно искать нового мага, который вернет утраченную опору, или же увидеть в пустоте и неустойчивости трамплин к эмансипации. И тут на первый план выходит гламур, поскольку обещает оба варианта: опору благодаря утверждению и также прыжок в эмансипацию — однако в обоих случаях он не выполняет своего обещания, потому что гламур по своей сути является магией, которая, как известно, работает с уловками, имеющими обыкновение рано или поздно лопаться подобно мыльному пузырю. Выставка «…после гламура» как раз и разоблачает уловки как мыльные пузыри с ароматом дорогих духов, но одновременно говорит об эмансипации, являя нам янусову голову гламура.
Гламур ориентируется на соблазн. Потому здесь всегда присутствует секс, ибо что может быть более обезоруживающим, чем сексуальный соблазн? Также и Путин во время предвыборной компании осознанно делал ставку на секс. Словно голливудский герой он инсценировал свою подчеркнутую мужскую потенцию, подражая эдакому Джеймсу Бонду. Подобно голливудскому актеру (президент США Рональд Рейган по крайней мере был настоящим голливудским актером) он представал на китчево идеализированных фотографиях, которые изображали его за штурвалом самолета, во время стрельбы или с голым торсом на рыбалке, и вызвали бы зависть у любого голливудского режиссера 50-х годов прошлого века. На это хвастовство мужской потенцией художник Викентий Нилин отозвался в 2014 году едкой пародией. Он построил перед зеркалом конструкцию, к которой подвешен груз в 20 кг. Любой мужчина может вставить свой эрегированный пенис в ручку груза и — вау! — в зеркале будет казаться, словно пенис удерживает гирю. Возникшие таким образом фотографии называются «from the selfie machine series».
Поскольку гламур связан с сексом, он отводит человеческому телу центральную роль. Гламурное тело подчиняется высоким ожиданиям. В случае Путина — обязательности мужской потенции, а что насчет женского тела? Женское тело дисциплинировано, выбрито и прооперировано, дабы отвечать идеалу красоты, которого ожидает мир гламура. Как оппозицию к этим ожиданиям можно рассматривать образы Виктора Кириллова-Дубинского. Черно-белые искусно написанные полотна, имитирующие фотографии (как например, картина «Без названия. Из серии сотворение мира» 2016 г.) показывают голое женское, часто непристойно несовершенное, тело — насмешку над гламурным идеалом красоты. Эти образы вызывают странное смятение, неловкость, даже раздражение, однако не непристойностью, но скорее несовершенством тела. Это говорит о том, настолько привычным уже воспринимается совершенное женское тело гламурного мира, хотя в негламурной жизни оно является исключением.
Не только совершенное тело, но и одежда играет ключевую роль для гламурного образа. Она должна быть как можно более броской, из дорогого материала, глубокий вырез и высокие каблуки подчеркивают женскую сексапильность. Не одежда, а костюм, маскировка. Художница Анна Желудь доводит это до абсурда в объекте «Железная свадьба» 2008 года. Он представляет собой стойку для одежды с проволочными вешалками, на которых однако висят лишь контуры длинных платьев, очерченных той же белой проволокой. Они никого не наряжают, их потенциальные обладательницы голые как в сказке «Новое платье короля».
Иначе обходится с этими ожиданиями художница Оля Кройтор. В своих перформансах она осознанно дразнит гламурность. В продуманном образе, с длинными распущенными волосами она уверенно висит на стене на высоте более 3 метров. Она сияет в свете прожектора, хотя напоминает скорее распятую. От её тела простирается до самого пола красный ковер, приглашая ступить на него. Тот самый ковер, на котором красуются во время гламурных выступлений кинозвезды и который можно охарактеризовать как предельное место тщеславия. Этот перформанс 2014 года называется «Изоляция».
Но работа Кройтор — это не однозначная критическая дистанция к гламурным выступлениям. Здесь проявляется амбивалентность гламура. Гламур может пробуждать в женщинах интерес с собственному женскому телу, а вместе с ним к собственной женской сексуальности. Это может иметь мощное эмансипирующее влияние, особенно в России после десятилетий советского подавления любых женских сексуальных проявлений. Как убедительно показала теоретик искусства Марион фон Остен на симпозиуме, сопровождавшем упомянутую ранее выставку «The Future Has a Silver Lining: Genealogies of Glamour» в музее Мигрос, именно голливудские фильмы с их гламурными женщинами способствовали в 30-х годах прошлого века профессиональной эмансипации и социальному восхождению женщин. Гламур изображался в этих фильмах как нечто, чему можно научиться, становясь доступным даже для незначительных фабричных работниц.
Похожие задачи гламур может выполнять в постсоветском российском обществе. Это видно на примере журналистки и ведущей ток-шоу Ксении Собчак, дочери бывшего мэра Санкт-Петербурга Анатолия Собчака, которая, будучи признанной гламурной героиней, занимает сегодня активную критическую позицию. Вместе с Оксаной Робски она опубликовала книгу «Zамуж за миллионера», иронично обыгрывая попытки при помощи женской сексапильности улучшить социальный статус путем брака.
Соблазнение делает ставку на внешний вид. Поэтому в гламуре всегда присутствует луч света, блеск, ослепление. Сияюще-красные лак для ногтей или помада — гламурные инструменты, затмевающие нежелательное, не отвечающее норме. Лак для ногтей и помада — воплощения гламура. Елена Берг наклеивает вплотную друг к другу искусственные цветные ногти на холсты и называет одну из таких работ 2012 года «Иллювий». Наклеенные ногти напоминают когти и кажутся чем-то агрессивным. Евгения Чуйкова рисует, если так можно сказать, собственными губами, накрашенными красной помадой. Она целует холсты, перенося свою энергию на поверхность полотен. Названия картин содержат количество поцелуев, название и номер помады. К примеру, «15619 x First Love 419», «10905 x Innocence 351» из серии «Dolce Vita Red 48466» 2008/2011 годов. Также она создает объекты из бетона со вделанными в него пузырьками с лаком для ногтей, их преднамеренная сломанность производит впечатление разрушения.
Иначе обходится с сияющим блеском Леонид Сохранский. Из полиэстера китчево сияющих цветов он создаёт в 2016 году близнецов, сросшихся головами. Как и в бетонных объектах Чуйковой, искусственный идеал красоты жестоким образом сталкивается здесь с деформацией.
Блеск и блестки не так далеки от китча. Китч может соблазнять, притворяясь милым и втираясь в доверие. Такими китчевыми объектами являются, к примеру, плюшевые звери приторных цветов. Ростан Тавасиев сажает трех ярко-розовых плюшевых зайцев на три велотренажера. Крутя педали, они поддерживают кинопроекцию на экране перед ними. Что же показывает фильм? Плюшевых зверей. Эта инсталляция 2006 года называется «Кино». Блестки, блеск, нарочитость поведения и китч часто используются социально или сексуально маргинальными группами, например, трансвеститами для сознательной манифестации их неготовности принимать определенные нормы. В таких случаях проявляются эмансипирующие черты гламура.
Сопутствующее явление гламура — ностальгия, по крайней мере в обществах, чье настоящее отмечено сломами и переменами, как в постсоветском. В таких обществах мечтают о былых временах, когда идеология, религия или магия обеспечивали опору. Поэтому люди охотно переносятся, например, в эпоху голливудских героев, которых бесспорно считали истинными героями — без оглядки еще на феминистическую критику, или в 30- и 50-е года прошлого века, когда для женщины было возможно улучшить положение благодаря гламурному очарованию: получить работу или выйти замуж. Андрей Кузькин тоже манипулирует со временем; в 2011 году во время акции под названием «Все впереди!» он упаковал все свое имущество, включая только что состриженные волосы, в металлические ящики разного размера, которые были потом запаяны. Они выставляются как произведения искусства и могут быть проданы по отдельности. Однако открыть их можно лишь через 29 лет. Ностальгии и попытке остановить время посвящена фотосерия «Крышки» Вадима Гущина. На ней представлены жестяные крышки, применявшиеся для консервирования. Из-за недостатка свежих овощей и фруктов консервы были частью советского быта и реально останавливали время.
Гламур означает всегда притворство, создание дистанции по отношению к изначальному, например, к несовершенному телу. Чтобы преодолеть эту дистанцию, можно воспользоваться сексапильностью, китчем, ностальгией. Но пропасть между изначальным и гламурным можно преодолеть и при помощи пародии, маскарада (к которому обращаются трансвеститы) или иронии. Во многих описанных произведениях, к примеру в 20-килограммовом грузе для пениса Нилина, присутствует ирония. Так и в работах Константина Латышева. В его плакатах, представляющих собой смесь поп-арта и социалистического реализма, иронично говорится о воздействии гламура. К примеру, он изображает лицо женщины, половина которого словно сведена судорогой. Внизу написано: «Она видела Путина». Именно здесь проявляется амбивалентность гламура: тот, кто польстится на гламурные обещания, может выиграть, но одновременно подвергается опасности быть парализованным.
Перевод с немецкого Анны Чередниченко